Детство восьмидесятых

Всё о движении

Мы, у кого детство прошло в восьмидесятые, часто с умилением, часто с восхищением, часто с удивлением, что остались живы, вспоминаем развеселое и одновременно глубоко трагичное скоротечное время взросления, а потом — переходного возраста. Кстати сказать, я, конечно же, понимаю, что мы никакие не особенные, а воспоминания с вышеозначенной окраской совсем не являются нашей прерогативой.

Не знаю, каким словом охарактеризовали бы свою «золотую пору» дети девяностых или начала двухтысячных, но точно скажу про себя, про нас — это будет слово «движение».

Двигались мы постоянно, даже во сне (а я это сам наблюдал неоднократно в детских санаториях, больницах-стационарах и пионерских лагерях), наши ноги куда-то бежали, а руки зачем-то махали и гребли так, что просыпались мы, как в анекдоте, «с матрацем в трусах». Безусловно, это гипербола, на самом деле в трусах оказывалась простыня, а ноги так запутывались в пододеяльнике, что сразу вставать на пол было попросту опасно для здоровья.

Лет с четырех все начинали передвигаться исключительно бегом, и уже с пяти ускоряли процесс движения сначала при помощи самокатов, потом велосипедов, потом мотоциклов. Причем некоторые из нас начинали ездить на мотоцикле со второго класса, с трудом удерживая его руль от явной тяги в сторону коляски. Я уже не говорю о том, что очень многие (мне, вообще-то повезло, и мои велосипеды постепенно росли вместе со мной) начинали езду на двухколесном велосипеде «под рамой», со временем вырастая и учась перемахивать ногой седушку. Зато единение с велосипедом было, как со своей рукой или ногой. И знали мы «железных коней» от и до. Сами чистили (мыли), запрягали (смазывали, качали шины, натягивали цепь), лечили (при необходимости перебирали и меняли все эти каретки — втулки — костыли — подшипники…). Надо сказать, что дефициты того времени способствовали объединению — подшипник, допустим, купить сразу невозможно, а вот поменять на что-то или попросить взаймы до приобретения — это, конечно, да, и с большой вероятностью. Потому что жмотом быть было стыдно, а иногда и больно в прямом смысле слова (могли и поколотить твои же друзья) и еще потому, что без тебя компания будет неполной, и в привычных играх возникнет пустота, как от бывшего зуба во рту после его вырывания.

Ну, а следом, и даже одновременно с велосипедом, происходило освоение мотоцикла — движение ускорялось. Конечно, полноценная и постоянная езда и гонки начинались в старшей школе, а поначалу, то тайком батин «моцик» возьмешь, пока он на работе, а потом аккуратно поставишь на место, дотошно и грамотно уничтожив все следы — такие, как от колес на подъезде к гаражу, или руль вернуть в исходное положение. Однако, ума у нас в детстве все равно было маловато. Вернее, нетерпение не давало ему раскрыться. Как, например, скрыть, что двигатель теплый, или то, что добрая половина села тебя видела? А то у товарища прокатишься. Как же я тогда завидовал Колпаку, у которого в безраздельном и неконтролируемом пользовании после четвертого класса появилась «эМка»! И все опять же понимают, что техника просто так работать не будет, за ней нужно ухаживать, следить, любить и знать ее, тогда она не подводит, и только в этом случае на нее можно возлагать надежды. Подспудно это знает каждый пацан, поэтому на велике — особенные катафоты, на моцике — диски на колесах, которые сам гнул-красил, на машине — рукоятка коробки передач из «эпоксидки» и так далее… Украшали их, как своих невест. Наверное, если копнуть глубже, то по технике и ее состоянию легко можно составить суждение о ее хозяине.

Совершенно отдельная тема — зима. Здесь для увеличения скорости движения, и вовсе экзотические способы использовались. Как то: упряжь с санками для большой собаки (бедная колли того же Колпака целыми днями беспрерывно возила то хозяина, то вообще не пойми кого); цепляние санок за мотоцикл (при этом в покрышку заднего колеса вкручивались обрезанные болты вместо шипов — шипованной резины и в помине тогда не было — болты эти при резком газе иногда вылетали с огромной скоростью, и по инерции — прямо в бесшабашную башку того, кто на санках); катание с гор на санях с управляемой лыжей собственного изготовления. Практически каждый делал сам подобие впоследствии выпущенного каким-то уральским заводом снегоката «Чук и Гек». Катание во взятых из дома, как правило, у бабушек — у родителей таких не было — корытах прямо с конька крыш этих же бабушек; с тех же крыш и разных крутых склонов катание на набитых снегом, только что появившихся полиэтиленовых мешках из-под удобрений… И, конечно же, просто коньки, лыжи, санки, лошади, запряженные в сани (мы, видимо, последнее поколение сельских детей, запросто катавшихся на лошадях и умевших их запрягать). Я сейчас и научил бы сына, да лошади остались только в конных клубах для спорта и у цирка для равлекухи. Эти же сани, но уже вместо лошадей, везла проигравшая в какой-нибудь битве команда соперников…

Почти все игры (кроме карт, шашек, шахмат и других сидячих игр, о которых, может быть, в другой раз) были тоже связаны с движением: хоккей, футбол, баскетбол, волейбол…

Но я сейчас хочу вам поведать немного о других играх. С четвертого по седьмой класс, как только сходил снег за огородами на оттаявших полянках (называлось «на задах», например, у Гороха) все, или почти все, играли в «кашеваров» — игра одновременно на скорость, меткость и ловкость. Нужно было с определенного места, которое поэтапно приближалось к цели, а с приближением росло воинское звание кидающего (тоже философия: чем больше звание, тем больше привилегий, как в жизни всё), сбить палкой консервную банку с кирпича, потом бежать за своей палкой вместе со всеми, кто по разу бросил. Ведущий в это время ставил банку обратно на кирпич, затем пытался кого-нибудь «осалить» своей палкой и сбивал банку. В это время остальные игроки тоже пытались банку сбивать. Если получалось задеть палкой и раньше всех сбить банку, дежурить вставал «кашевар», которого «осалили». Стоя у банки, не имеешь возможности бросать биту и повышаться в звании, а цель игры, понятно, генералиссимус — последняя и самая близкая точка броска… Ясно, как день божий, что при этом «осаливании-сбивании» практически каждый кон, если банка при попадании — хрясь — не улетала далеко, случались поединки, где роль шпаг играли крепкие и тяжелые деревянные биты. Не знаю, какой гений придумал соединить городки, бег наперегонки и фехтование, но уверен: эта игра родилась в процессе самой игры, в процессе потребности в движении, соединенной с жаждой риска. К слову сказать, в детстве я бывал в разных местах нашей большой страны и, несмотря на различия в названии (могли быть «поп», «банки» и не помню, что еще), правила были одни и те же везде.

В конце зимы и почти до лета часто играли и в другую игру. Говорили так: «Пошли в пулечные». Надо сказать, что у каждого уважающего себя пацана было не одно пулечное ружье и пистолет. Стреляли эти самострелы при помощи медицинского тонкого жгута (продавался в аптеках, нарезался на длинные, узкие полоски ножницами) пулькой из алюминиевой проволоки. При правильном изготовлении всего (ружья, курка, пульки) в совокупности с качественными материалами (хорошая доска, проволока, жгут) пулька без промахов с пяти-семи метров пробивала пустой спичечный коробок (он во времена детства моего из шпона делался). Шли на стройку (благо, строили много, постоянно и разнообразно, причем охраны никакой не было), делились на две команды и стреляли друг в друга (кроме головы) до последнего игрока. При этом правила сами устанавливали (например, за пределы объекта не выходить или на крышу не лазить) и сами же, в соответствии со своей совестью, выполняли эти правила…

А вы говорите — пейнтбол: деньги на оборудование, форму, аренду площадки и т. д. и т. п. По-моему, просто нет этого великого желания двигаться, ушло оно куда-то, поэтому и вместо поиска средств для достижения целей выискиваются причины для оправдания бездействия.

Осенью мы бесконечно бродили пешком, ездили на конях (не только железных) по окрестностям, постоянно что-то взрывая, чем-то грохая, из чего-то стреляя. Наматывали десятки километров за день, съедали не по одному килограмму печеной картошки, возвращались домой уставшие, пахнущие костром и волей, с коричневыми от селитры пальцами и обожжёнными ресницами…

При всем при этом, у каждого из нас дома были свои обязанности или трудности (я грядки копал и полол, а у Шелухи отец пил беспробудно… Тогда нам было ясно, как божий день, что повезло ему, теперь известно, что лучше обратное). В школе, кроме учебы — поручения общественные. Макулатуры всякие, операции «почка», сбор травы лекарственной, не менее килограмма сушеной… Пятая, заметьте, трудовая четверть — мы своим существованием доказывали справедливость постулата Эйнштейна об относительности времени, и общественные же должности (староста класса, комсорг, барабанщик, ответственный по труду и великое множество еще). Многие летом работали, копили на разные велосипеды-магнитолы… Ностальгия, скажете, проблема «отцы — дети», хотя я так не думаю. А как я думаю, может быть, в другой раз, когда соберусь с мыслями.

Для чего это все я вам рассказал? Причины три. Первая — все рассказы из детства восьмидесятых так или иначе связаны с движением и обусловлены им. Так что можно этот первый рассказ считать предисловием. Вторая — я уверен, движение — это жизнь, и мне очень хочется донести эту простую мысль моего отца (по крайней мере, от него я ее постоянно слышу с рождения своего) как можно большему количеству людей. Может, это от тщеславия и гордыни, а может, от желания, чтобы все стали сильнее, а значит, красивее. Сам не решил еще, от чего. Третья — способность к самоорганизации — очень важная и нужная характеристика человека разумного! Кто обвинит меня, что это не моя мысль, сопротивляться не буду. Все выводы уже кем-то сделаны до нас. Только про «яйцо-курицу» до сих пор не ясно!

Оставить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

*


error: