Несомненно, этот рассказ будет самым «вкусным», а значит, приятным из всех. Ведь, если греху, скажем, алкоголизма, предаются не так уж массово, то грех чревоугодия присущ практически всем без исключения в большей или меньшей степени. Отмечу и то, что теперь я очень во многом стараюсь удовлетворить вкусовые предпочтения, самостоятельно приготовив желаемое блюдо. Детские же впечатления от пищи — это то, что предлагалось ситуациями и от моего умения не зависело. Несмотря на это, они — самые незабываемые, независимо от того, позитивны или негативны, к тому же иногда впечатления эти плавно перетекали из первого состояния во второе. Как раз с такой ситуации я и начну.
Одним из лакомств, которое я попробовал раньше других, было шоколадное масло, намазанное на батон — божественный вкус! Жаль, что на селе его не продавали, и чаще всего я лакомился им в поселке, дома у бабушки — мамы моей мамы.
Приехав в очередной раз туда по делам и попутно зайдя в гости к бабке с дедом, мама усадила меня на кухне, дав специальный, живший тут «бабушкинский» альбом с карандашами, а сама ушла в большую комнату, говорить тайные от ребенка взрослые разговоры с бабулей.
Рисуя, я обратил внимание на брусок чего-то, завернутый в бумагу, лежавший на этом же столе с другого края. Двигатель всего — любопытство, оно заставило меня развернуть сверток. О, чудо, там оказалось шоколадное масло! Никому ничего не говоря, потрогав масло пальцем и заключив, что оно достаточно мягкое, облизав немытый (ай-яй-яй, дети, так не делайте!) палец, я встал с табуретки, сходил к импровизированному буфету около раковины (тумба, сделанная дедом из фанеры) за ложкой (попалась десертная, дотягиваться до нее пришлось вслепую — ростом мал еще был), сел обратно, придвинул масло к себе и стал получать удовольствие! М-м-м-м-м!!! Довольно быстро масло «уперлось», я по инерции и из жадности съел еще ложки три и стал дальше рисовать.
Постепенно, но с нарастанием стало плохеть, живот начало «крутить», к рисованию я немедленно утратил интерес, который внезапно сконцентрировался на необходимости срочно пойти в туалет. Теплого туалета тогда у бабушки не было, но горшок был, и я побежал (точнее, побрел, согнувшись) в комнату:
— Мама, я ка-а-акать хочу, быстрее!
— Сейчас. Так вот, он и говорит, — разворачивается к бабушке мама.
— Не могу, быстрее, — уже на исходе терпения, с кряхтеньем выдаю я.
Тут взрослые поняли, что я реально могу «обделаться», и, почти сшибая друг друга, побежали за горшком, а потом усадили меня на него. «Несло» меня долго и практически не вставая с горшка, при этом дурнота стала концентрироваться и сверху. Не успел я освободить кишечник в горшок, началась рвота, и довольно долго я бегал без штанов от горшка к раковине. Хорошо, был маленький, никого не конфузил. Через целую вечность все прекратилось и я, обессиленный, прилег на диван.
— Да что с ним такое, чем ты кормила его? — недоумевала бабушка.
— Не знаю, сразу из садика сюда поехали, он ничего по пути не ел.
— Пойду, чаю ему крепкого сделаю, — уходя на кухню, сказала бабуля.
Мама села рядом на диван и стала гладить меня по голове, наморщив лоб, а я думал: «Ну вот, попал», — или что-то в этом духе.
— Лешенька, это ты что ли, масло ел? — кричит из кухни бабуля, — Иди, Люда, глянь!
Ни сил, ни фантазии у меня отпираться в тот момент не оказалось, к тому же стало еще и знобить.
— Да, я съел, мне холодно, — слабым голосом и совсем не притворяясь, жалуюсь я.
— Давай на печку его положим, недавно топила.
Заставив меня выпить несладкого (и хорошо, что-то от мысли о сладостях плохо становилось) чая, меня подсадили снизу, и я оказался на печи. В то время и у нас дома, и у бабушки были настоящие «русские» печки. Как же сладко, несмотря на жесткость, на них спалось зимой! Там был особенный, одинаковый на всех печках запах, сотканный из флюидов, исходящих от кирпича, извести, сохнувшей или уже сухой овечьей шерсти (носки, рукавички, валенки), лука и чеснока, находящихся на полатях рядом с печью под потолком. Там, за занавеской, было особенное, только мое, отгороженное от всего и всех место, в котором виртуально осуществлялись и были со мной, пока я не спускался вниз, самые смелые мечты, самые заоблачные желания, самые интересные книги, самые спокойные минуты, овеянные какой-то особенной защищенностью от недоброго иногда мира, от мерзкой временами погоды, от жестоких отчасти людей…
Я задремал, и, несмотря на то, что планировалось уезжать обратно домой этим же вечером, разбудили меня только рано утром следующего дня, совсем выздоровевшего и голодного. Когда любезно и, вероятно, с подтекстом, предложили «бутербродик с шоколадным маслицем», меня не вывернуло только потому, что было нечем. Мы все позавтракали и, быстро собравшись, заспешили на автобус. Шоколадное масло я не ем до сих пор, и вообще к сладкому почти всю жизнь был практически равнодушен (есть конфеты — съем, нет — ну и ладно), пока первый раз не бросил курить.
Конечно же, мы ОЧЕНЬ любили лимонад — так назывались все газированные напитки, все шесть сортов: «Лимонад», «Дюшес», «Колокольчик», «Тархун», «Байкал», «Крем-сода» — перечислено в порядке возрастания дефицитности продукта. Соответственно, первый сорт — самый часто употребляемый. И вот однажды мы с Лехой, насобирав пустых бутылок и сдав их, купили десять бутылок по пол-литра «Дюшеса», влезли на крышу уже не работающего, но еще не снесенного детского сада, в который мы с ним ходили. Время было сильно за полдень, мы с утра поработали на огородах, искупались на «Мельнице» — и в завершение такое счастье! Был самый разгар каникул, на школьном огороде прошли уже отработки, впереди — масса всего: свободного времени, больших и маленьких приключений и дел, новых книг… С собой у меня был свежий номер журнала «Пионер», а у Лехи — «Костер», мы поменялись и изучали схемы устройств, карты сражений, читали, обсуждали, одновременно выпивая довольно большие запасы лимонада. Между делом время прошло очень быстро, мы слезли с крыши почти к самому вечеру, умиротворенные и счастливые, медленно брели в сторону улиц, где жили, ведя рядом с собой велики. И это был один из редких в жизни моментов, когда так хорошо: тепло, но не жарко; вкусно, но уже не хочется; интересно, но надо помолчать; много замыслов, но они будут воплощаться завтра, и вся-вся жизнь с будущими мотоциклами, девчонками, пионерскими лагерями, взрослостью и самостоятельностью еще впереди!
Мы с Лехой любили пообедать или поужинать вместе, то у него, то у меня, родители наши совершенно спокойно к этому относились, причем нам совместно казалось, что вкуснее не дома. Объяснить это, вероятно, можно тем, что в гостях готовят не так, как дома, даже в будни — другие принципы готовки, разные удачные семейные фирменные блюда…
— Мне нужен подарок маме на день рождения, — объявил Леха, пока мы пололи грядку…
— Так чего ж ты раньше не сделал ничего?
— Я копил на вазочку, она в «Игрушке» продается, и зефир в шоколаде.
— И…
— Не хватает немного, двух рублей.
— Так давай бутылок насобираем и сдадим! — говорю, думая: «Ни фига себе, немного».
Мы в течение часа просмотрели все близкие «злачные места», в итоге не хватало трех штук. Нужно было где-то их достать, так как уже «загорелось».
— А может, без зефира? — спросил я.
— Не, надо найти… — почесал лоб мой друг, и тут его осенило: — Все, хватит, пошли. Дома, я знаю, как раз есть три еще, — объявил он, и мы, вскочив на велики, погнали к нему.
Пока я отмачивал и отмывал в огородной бочке этикетки с найденных бутылок, Леха принес три недостающие, мы поехали в пункт приема стеклотары, где у нас благополучно, ничего не забраковав, приняли всю посуду и дали два рубля двадцать копеек.
В «Игрушке» мы купили вазу, в «Продуктовом» — зефир, на оставшиеся деньги — бутылку «Колокольчика», которую тут же за магазином с удовольствием распили, а бутылку сдали «на будущее». С чувством выполненного долга, спрятав подарки под плед на веранде у Лехи, погнали быстренько искупаться на пруду.
После купания и вообще насыщенного работой, беганьем, катаньем на великах и поисками стеклотары дня пришли в послеобеденное время к Лехе и обнаружили жареную целиком курицу, стоящую на столе в кухне в эмалированном блюде, закрытом тарелкой. Расположившись друг напротив друга (курица — между нами), мы не спеша, запивая молоком с черным хлебом, умяли ее полностью где-то за час и пошли на веранду читать «Советский спорт». Посуду мы аккуратно вымыли.
Заслышав цокающий звук каблучков Лехиной мамы на крыльце, мы выскочили в полутьму коридора и хором закричали (репетировали заранее):
— С днем рож-де-ни-я!!!
Затем благодарный сын вручил подарки. Растроганная и почти прослезившаяся мама удивилась:
— И где только деньги взял?..
— В колхозе, на корнеплодах заработал, — практически не соврал Леха.
Мы вернулись на диван веранды, но не успели удобно расположиться.
— Алексей, пойди сюда, пожалуйста, — как-то строго из коридора позвучал голос Лехиной мамы.
Леха вышел, я стал подслушивать, подойдя к двери.
— Сын, на столе курица стояла, сейчас гости придут…
— Мы съели ее.
— Всю?!
— Ну да, мы ж не знали, что для гостей.
— А кости, посуда?
— Кости Шарику отдали, посуду вымыли, у тебя ж день рождения!
— Ну, молодцы… Иди, иди… — как-то задумчиво произнесла Лехина мама.
Тут гости стали приходить, примерно одновременно с ними пришел батя Лехи, и прошло опять совсем немного времени, как из коридора послышался ничего хорошего не предвещавший резкий голос, но уже отца:
— Алексей, сюда подойди!
Леха встал с дивана, пожал плечами и с настороженностью вышел, а я опять пристроился к щели между дверью и косяком подслушивать.
— Где бутылки из холодильника?
— Мы их сдали.
— Не понял… зачем?
— Нам маме на подарок не хватало.
— В них вино для гостей было!
— Папа, так вино ж осталось, я его в банку слил, она в холодильнике стоит.
— В смысле?.. — как-то обалдело протянул дядя Коля, тембр голоса его совсем изменился.
— Ну чего, «в смысле»? Открутил пробки и в банку вылил, крышкой закрыл.
— И водку… и коньяк? — теряя остатки реальности происходящего, безнадежно продолжил спрашивать Лехин отец.
— Люда, я знаю, что там в банке стоит, — в сторону кухни крикнул он, осознав реальность назревающего безалкогольного события, и ушел в дом.
Еще через некоторое время нас позвали пить чай. Мама Лехи, не скрывая гордости, говорила, распечатывая коробку с зефиром:
— Вот, угощайтесь, это дети мне подарили.
И, в завершение несомненно удавшегося праздника, она поставила на стол коробку, в которой из коричнево-черной жижи, покрывающей ее дно, торчали беловатые айсберги будто уже кем-то еденного зефира. Жара стояла в то лето приличная…
В Анапу я ездил несколько раз, родителям давали путевки в санаторий «Мать и дитя». Так же бывал в Калининграде, Светлогорске, Кикнуре, Волкове. Во всех санаториях, находящихся в вышеперечисленных городах, еда была почти в точности одинаковой и по номенклатуре, и по вкусу. Я не знаю, как это получалось, ведь вода разная, повара тоже. К слову, в студенческих столовках ровно та же история. Ничего особенно запоминающегося в плане кулинарии там не было, кроме макарон. (Не, соврал, в Калининграде была еще незабываемая кабала). То были длинные, как спагетти, макароны с отверстием — у нас на селе такие вообще не продавали, в детстве дома я ел только «рожки». В основном их давали на ужин, и, если они были с тертым сыром, то это было нечто! Когда они подавались в качестве гарнира, я легко обменивал его на какую-нибудь паровую котлету, присутствующую «бонусом».
Мы с мамой в Анапе несколько раз были в речном порту: плавали на экскурсии в Одессу, Геленджик и просто на морские прогулки. И каждый раз она покупала там трубочки с заварным кремом и «пепси» в стеклянных бутылках емкостью 0,35 литра. Я так точно знаю потому, что этикетку изучил вдоль и поперек. «Пепси» пить в 1982 году, поверьте, было очень круто (как сказали бы сейчас) и достаточно дорого, поэтому за один раз покупалось не больше двух бутылок. Несмотря на то, что хотелось еще, а может, именно благодаря этому, сочетание заварного крема, мягкого, наверное, тоже заварного теста и «пепси» я помню и сейчас, прямо вкус во рту стоит. Нет-нет, это не оттого, что «раньше снег был белее», год назад я был в Праге и получил прямо на улице, около Староместской площади именно в точности те ощущения вкуса.
Понятно, что в «Совдепии» мы лакомств, в смысле их разнообразия, видели мало, и диковинность многих продуктов пищевой промышленности была повсеместной. Это может доказать кто угодно из побывавших, к примеру, в Прибалтике или вообще за границей — инопланетяне, в моем детском понимании. Когда я сам во времена перед развалом «Союза», зашел в магазин «Мороженое» на Ратушной площади в Риге, у меня чуть ноги не отнялись от созерцания изобилия и разнообразия. Мороженое, к примеру, в сельпо заканчивалось через минут тридцать после завоза, а видел не по телевизору я к тому времени четыре сорта этого лакомства: «молочное» или «пломбир» в картонном или вафельном стаканчике; эскимо на палочке — ел, будучи в гостях, в Ленинграде; брикеты того же пломбира по полкило — всего два раза кто-то привозил… А там было 142 сорта — я у продавщицы специально спросил. От растерянности я не знал, что выбрать, и схватил впопыхах три шарика фисташкового, так больше ничего и не попробовав.
Короче, при «Совдепии» мы слаще морковки ничего не видали, но, надо должное отдать, какая это была морковка! Не задумываясь, если бы, гипотетически, предложили выбирать теперешнее разнообразие или тогдашнее качество — конечно, при условии отсутствия дефицита — я бы выбрал второе. Вкус хорошей ветчины помню до сих пор, и представилось не так давно попробовать что-то подобное только в Германии.