7.

Спал Гриша под шум дождя на удивление сладко. Почему-то его не тревожило предстоящее собрание, даже сон снился хороший. Про то, как они с Линой на берегу моря, в тени от навеса ели мороженое. А потом купались. Гриша в который раз откровенно любовался ею, удивляясь, как же такая красота досталась такому ему – нелепому снаружи и авантюрному изнутри.

«Странно», – подумал он, проснувшись, – «Обычно на «отходняке» всякая дрянь снится. Видимо, капельница с клизмой, все-таки – вещь! Да ну его, на хрен, не дай Бог еще раз!».

Углядев в своем сне хорошее предзнаменование, он бодро встал, мысленно похвалил себя, что травы накосил вчера и на утро и пошел в летнюю кухню, наводить скотине и кормить ее. Поля не выходила, Гриша не стал ее будить. Зорька призывно и утробно мычала – времени было уже много. Кот кинул ей травы, раскрошил в кормушку буханку хлеба, чтоб помалкивала, налил воды, посыпал соли.

– Зорька, зараза, ты не корова, ты – свинья. Опять в говно легла?! Прохладно тебе в нем, что ли? – пришлось ему притащить шланг и отмыть косящую не него черным глазом с длиннющими ресницами засранку перед дойкой.

Сплавив корову соседке, которая гнала мимо свою, Кот приготовил завтрак и разбудил Полю. Сели есть.

– Гриш, ты уж сегодня помалкивай, не хохми и не злись. Никандра понять можно – комиссия эта… Да и виноват ты, если по совести разобраться.

– Знаю, Поля, виноват. Буду молчать, даже если уволят. Да что там, руки-то не отпилят, а работы в поселке – навалом. На одних шабашках проживем.

– Не хорохорься! Шабашки то где делаешь? В мастерских. Или трактор нужен. А уволят – что? У тебя своя кузня есть? Или на трактор денег накопил? Не заводи меня!

– Ладно, чего ты…

– Чего! Башкой своей думай! Каяться надо будет – кайся. Денег то нам хватит, я не переживаю, но ведь сопьешься без дела и сдохнешь – сам понимаешь лучше моего.

– А может, лучше, если сдохну. За хорошего Чмыхалова пойдешь – он давно на тебя слюни пускает!

– Григорий Иванович! Я не сучка в течке, чтобы слюни пускать, – отложив ложку в сторону, уперлась глазами в Гришину переносицу жена. Тот знал – назвала по имени-отчеству – порог кипения достигнут. Если присовокупит еще фамилию – все, кранты – крышку сорвало. До последней стадии доводить жену Грише совсем не хотелось и он, страдальчески сведя брови, через выдох вымолвил:

– Хорошо… Буду – как рыба в пироге. В смысле молчаливым вдвойне. Пойду я, Гоше помогу.

– В контору иди сначала. Не хватало еще, чтобы и сегодня тебе прогул впаяли.

– Зачем председателя лишний раз злить?

– Не зли. Напиши у Прищеповой заявление на день за свой счет и попроси, чтобы она его Никандру отнесла.

Контора в восемь была еще на замке. «Видимо нет Никандра. Кот из дому – мыши – в пляс», – подумалось Коту.

 Ира-бухгалтер, подойдя к крыльцу вместе с секретарем Ольгой Прищеповой, сразу же сообщила, что Никандр в районе, еще с вечера сказал, что с утра будет ему головомойка.

– Ольга Ивановна, – семеня вслед миниатюрной брюнетке, просительно тянул Гриша, – Я заявление на сегодня за свой счет на всякий случай нацарапаю, а вы ему отдайте, ладно? А я вам позже позвоню, что да как. Это к чаю, – протянул он маленькую «Аленку».

– Конечно, Григорий Иванович. Ну что вы, не надо было.

– Оля, ну что ты? С девочками сейчас чай будете пить – пригодится.

– Спасибо. Звоните часа в два.

Написав бумажку, Гриша откланялся, согнувшись в пояснице и склонив набок голову одновременно. Хотел выглядеть галантно, а Оля прыснула в кулачок:

– Григорий Иванович, вы на большого Буратину похожи.

– Почему это?

– Ну… – смутилась двадцатипятилетняя женщина, – у вас будто все по отдельности: спина, голова, руки… Извините.

– Я позвоню, – совсем не обиделся Гриша.

Идя в мастерские, он думал: «Как это – все по отдельности? Надо будет при случае расспросить поподробнее».

– Гриша, здорово, – опустив глаза, уныло приветствовал его Лиса.

– Здорово! Да чего ты, Петь? Ну не ты, другой кто-нибудь написал бы объявление это.

– Без обид?

– Конечно. У тебя вон как красиво вышло, – не удержался от подкола Кот.

– Я про тебя – видел, мелко написал, может, кто не прочитает, – оживился, не поняв сарказма Лиса.

– Чего там. Все всë и без объявления знают. А Пень то где?

– Не было еще. Так я у него полбанки выспорю.

– Все равно ж вместе выпьете, какая разница, кто проставит?

– Большая. Моральная.

Подошел Гоша, сразу стал доделывать двигатель – цеплять разные сопутствующие типа карбюратора. Пень был молчалив и сосредоточен. Гриша ему больше старался не мешать, изредка подавая инструмент. Лиса ревниво высказался:

– Выиграть помогаешь.

– Тут ведь как, лучше, когда дело сделано и то, что не работало, стало работать.

– Пойдем, пообедаем лучше.

– Ну его лесом. Там начнут злорадно сочувствовать. Ты мне лучше сюда принеси. Рожки и три котлеты – гулять, так гулять!

Пень на обед тоже не пошел. Двигатель запустился. И, хотя вода сочилась с нижнего патрубка радиатора, факт выигранного Гошей спора, Кот засвидетельствовал, туманно сказав:

– И все-таки она вертится…

В полпятого трое отмытых причесанных и приглаженных водой друзей подошли к клубу. Курящие толпились около крыльца, некурящие заняли места в кинозале. Дождь престал совсем недавно – было свежо. Мягкий ветерок барамшил листики аллеи – березы что-то шепотом друг другу рассказывали. По небу уже лениво плыли остатки кучевых облаков – завтра будет жарко. К вечеру поля просохнут и на заре можно будет продолжить уборочную.

На сцене кинозала по средине стояла трибуна. Слева и справа от нее, двумя крылами – два затянутых до пола красным бархатом длинных стола. «Тевтонские рыцари построились «свиньей». Столы – точь-в-точь, как в морге», – Гришины мозги направились на опасный игривый лад, и он одернул себя.

Собрание началось. За левым столом сидели члены правления колхоза и незнакомый дрищеватого вида мужчина с зализанными волосами и мужественным твердым взглядом. Облачен он был в темно-синий костюм. Синий галстук-селедка эффектно оттенял стального цвета мужественно-требовательный взгляд. «А Вас, Штирлиц, я попрошу остаться», – хохотнул бес, и Гриша опять его придавил.  За правым столом расселись представители товарищеского суда в количестве девяти человек. Почти в конце крыла сидела, положив руки на стол элегантная Поля. «Хоть замуж опять выдавай», – глупо умилился Гриша. За бархатом ног Поли видно не было, но Кот знал, что она их как-бы отдельно, наклонив и прижав икры друг к другу, отставила в сторону, приподняв за счет высоких каблуков колени. Гриша откровенно любовался ею.

Никандр Нилович встал и объявил:

– Наше собрание сегодня начнет заместитель секретаря райкома партии, инспектор Владимир Андреевич Филонов. Прошу к трибуне, – и сел, аплодировать не стал. В зале вяло пошлепали друг о друга мягкими ладонями. Среди шлепков выделялся уверенный треск аплодисментов активиста с пустоватой головой Геннадия Кривошеина. Партиец встал, уверенной бодрой походкой подошел к трибуне и, без бумажки, двинул речь:

– Дорогие товарищи! Все вы знаете о том, что в год Олимпиады вся страна взяла на себя повышенные обязательства! Предприятия – выпустить больше продукции, колхозы и совхозы – увеличить урожаи зерновых и других культур, надойность крупнорогатого скота, количество сданного мяса и шерсти, поголовье.  Вместе с огромным стадионом в Москве по всей стране сдалось множество объектов. Вот и у вас, в Подречье, год назад был сдан спортивный комплекс, который был построен на внеплановую прибыль леспромхоза! Давайте поаплодируем славным труженикам села, то есть вам!

Раздались теперь уже настоящие аплодисменты – все ж таки, сами себе хлопали. Пень заорал:

– Мужики сильнее стараются, бабы – больше рожают! Ура–а–а!

«Знал бы ты, какими уговорами и угрозами строился этот спортзал. Мельчает народ, за так никто задницей шевелить не хочет», – думал директор леспромхоза, сидящий в составе товарищеского суда.

«Ловко начал. Сейчас еще колхозничков похвалит и к разносу приступит», – думал Никандр Нилович.

Оратор, действительно, поблагодарил сначала работников колхоза призвал поаплодировать, а потом начал перечислять свое «вместе с тем», в котором и простой комбайнов был и невыполнение плана по сдаче металлолома и безответственность работников сгоревшего зимой при попустительстве руководства свинарника ну и так, по мелочам. Закончил он так:

– Партия искренне надеется, что труд каждого из нас станет более осмысленным, что все мы, всегда будем работать не за страх, а на совесть, тем самым приближая победу коммунизма! Ура, товарищи!

«Ведь и вправду, верит в это, дурачок. С такими сложнее – они воспринимают все указания Партии, как догму. Да и Партия для них – не совокупность отдельно взятых, способных ошибаться людей, а Высшая сила, божественное явление. То ли дело, инспектор Самойлов год назад приезжал: рыбалка, охота, баня – и удалось-таки, убедить озимые поля под пшеницу не распахивать. Если б не это, план не то что перевыполнили бы – вообще до минимума не добрались», – тяжело ворочались председателевы думы.

Дальше все шло по протоколу, самый неприятный момент с планом сдачи металлолома Никандр Нилович обмозговал еще вчера. Вечером он пошел с поллитрой к председателю леспромхоза и по-соседски уговорил его уступить давно списанный трелевочник.

– Нилыч, я давно сам бы его сдал, да не знаю, как вывезти. Он ведь стоит за Талкой. Туда только на УАЗике проехать можно. Как ты его будешь тягать оттуда?

– Михалыч, не твоя печаль. Ты мне его отдай, я разберусь. Сочтемся.

– Ладно, отдаю. С условием.

– Ну?

– Рассказывай, как ты его сюда доставишь.

– А я сюда его доставлять и не буду. Туда старая дорога есть через Курчум. Прямо из Кирова. Зацепим за ДТшку, до асфальта дотащим. А там я с ДСК договорюсь – у них техника есть с большой платформой. Я им земли под дачи год назад выделил – не откажут. От них до места всего 5 км.

– А ДТ как туда погонишь?

– Никак. Мало ли контор в Кирове – найду.

– Вот, ты, Нилыч, голова. Ты ж с ним план на год закроешь – у него одна платформа больше тонны весит! А вообще – двенадцать с гаком!

– Ну да. А главное – не придется ходовую технику сдавать.

В силу этого Никандра Ниловича больше волновал предстоящий товарищеский суд. Жаль было Гришу – комбайнер он действительно классный.

Проголосовали за повышение плана сдачи металлолома на 5% в связи с задержкой сроков сдачи и перешли к товарищескому суду. Председатель изложил подробности вчерашнего происшествия, делая упор на то, что Григорий Иванович был трезвым и к концу дня уже был на рабочем месте.

– Нужно ли снимать в разгар страды с комбайна механизатора с наиболее высокими показателями по намолоту? – задал правлению и суду вопрос председатель.

Тут слово взял Филонов. Смысл его пламенной речи заключался в том, что в обстановке, практически приближенной к боевой, мы не имеем права попустительствовать прогульщикам.

– Неужели нет во всем колхозе механизатора, способного выдать такой же намолот, как Котовский? – строго вопрошал он у Никандра с сосредоточенно-деловым видом. Никандр понимал, что вопрос с подвохом – выскажись он в пользу Кота – районный инспектор тут же повернет заседание в сторону обсуждения уровня профессионализма колхозников вообще. Но тут с места поднялся Пашка.

– Все знают, я работаю помощником Григория Ивановича второй год.

«Амба, сейчас все случаи припомнит, когда я нетрезвый был, а он меня предупреждал…» – тоскливо соображал Кот.

– Так вот. Лучший механизатор колхоза – это он. И дело не только в намолоте. Вспомните, хотя бы, как он отказался в том году начать валить рожь согласно графику. Кто убирал – половина зерна потом пропала – сильно сырое было. А он «зеленку» убирать предложил. Да и вообще, он болеет за дело, а не за себя.

Гриша обалдел.

– Не за себя, ага. За водку он болеет. В прошлый год даже менты останавливали, прав лишить хотели, – выкрикнул столяр Лапшин.

«Мстит Лапша – не дал ему тогда стог колхозный распотрошить. Хотя и прав, было дело», – как-бы со стороны глядел Гриша на Лапшу. А произошло вот что. По осени, уже когда Гриша пересел с комбайна на трактор, случился выездной рейд ГАИ. Встали они, значит, на выезде из поселка и проверяли всех подряд, кто мимо проезжал. Остановили и Гришин МТЗ. Тот был изрядно пьян (в смысле – Гриша, не трактор). Милиционеры уже обрадовались, лейтенант руки потирал.

– Документы в тракторе, я схожу? – сообразил что-то Кот.

– Иди, – не прочухал подвоха лейтенант.

Кот подошел к трактору со стороны пускача (как раз скрылся с глаз наряда, который в это время остановил еще кого-то), вытащил из кабины стакан и гаечный ключ, слил из пускача масло в стакан. Выпив этот обжигающий продукт нефтеперегонки, Гриша увидел «небо в алмазах». Протрезвел он моментально и подумал, что не стоило ему из-за прав сжигать себе глотку.

– Вот документы, – еле сипя выговорил Гриша.

– Та–а–а–к, Котовский Григорий Иванович, свидетельствую, что вы пьяны.

– Нет, трезвый я, – хрипел Кот.

– Усугубляете вину, – пригрозил лейтенант и, так, как Гриша молчал, добавил, – Значит будем дышать в прибор.

– Будем.

Прибор ничего не показал все три раза.

– Да как так то? Он ведь только что пьяный был… – шипя, недоумевали милиционеры, обсуждая Кота. В итоге его отпустили. Нефтью у Гриши тогда неделю отрыгалось. К тому же обожженный пищевод он тем же машинным маслом лечил. Только холодным. Вспомнив это, Грише хотелось смеяться, но он, пучив глаза и сжимая губы, себя сдерживал. Все в поселке помнили тот случай, к тому же Пень, растрепал его исключительно красочно, изрядно приврав. В зале многие посмеивались.

– Лапшин, ты чего плетешь? Определили же, что он трезвый был. Обидно, когда на человека вот так, ни за что, наговаривают. Григорий Иванович, ты Лапшина за клевету привлеки! И моральные издержки у суда попроси! Пусть попляшет! – разжигал скандал Пень.

– Так, хватит Георгий Владимирович! Товарищи, давайте по теме, – остановил высокие ноты Пня председатель.

Гриша исподтишка поглядывал на Полину. Та сидела такая же невозмутимо-прямая, с полуулыбкой, как и в начале собрания.

– Я сделаю намолот не меньше Котовского, – встал активист Кривошеин.

– Так у тебя же комбайн на ремонте еще, – выкрикнул Пень.

– Если Котовского снимут, сяду на его Ниву.

– Хорошо так! Свою машину загубить, на чужую, отремонтированную сесть. Не жизнь – сказка!

На последнюю Гошину реплику зал сдержанно загудел. «Все-таки, тяга у советского человека к справедливости повышенная» – подумал Кот. Тут совсем неясно, с чего это он взял – за границей не бывал, иностранцев видел только по телевизору.

– Товарищи, товарищи! Тише! Я требую увольнения Котовского! И за то, чтобы товарища… (он указал на Кривошеина, из зала подсказали) Кривошеина посадить на его комбайн. Предлагаю голосовать! – гнул свою линию райкомовец.

– Товарищ Филонов, не горячитесь. Коней попридержи! Вы – не в составе правления. И товарищеского суда. Решение будем принимать общим голосованием расширенного правления колхоза. У нас – коллективная форма управления. (Никандр еле сдержался, чтобы не добавить: «Если вы помните»). Даже если и так, остается вопрос: кто сядет на комбайн товарища Кривошеина в конце следующей недели? Желающие, понятно, найдутся. А кто наиболее способен? Пока подумайте, будем голосовать за самовидвиженцев. Теперь нужно закончить с товарищеским судом, а потом вернемся к колхозным делам. Полина Павловна, вам слово.

Тут Кот окончательно утвердился, что с комбайна его снимут. И, хотя был к этому готов, навалилась апатия.

Поля уверенно и спокойно вышла к трибуне. Не только Гриша представлял, что твориться на самом деле у нее внутри. Каждый, кто был в разуме, ей сочувствовал – получалось, что, не смотря на стечение обстоятельств, мужа ей приходится предавать. Как жена она должна была его оправдывать, как председатель суда – осудить. К тому же все знали, что Поля с Гришей, несмотря ни на что и благодаря многому, души друг в друге не чают. В зале стало тихо. Мухи немедленно забились о стекла.

– Товарищи! Невыход на работу в разгар страды – поступок крайне безответственный и Григорий Иванович Котовский, безусловно, должен понести наказание. Мы с членами товарищеского суда посовещались и выносим свое решение. Рекомендовать правлению колхоза: первое – снять механизатора Котовского с комбайна; второе – объявить Котовскому выговор с занесением в личное дело; третье – подыскать работу, на которой Котовский сможет приносить наибольшую пользу; четвертое – при любом повторном нарушении трудовой дисциплины уволить Котовского с учетом прогула, совершенного 5 августа 1980 года, то есть по 33 статье. По Котовскому у меня все. Так же сообщаю общему собранию товарищей, что с сегодняшнего дня беру самоотвод из состава товарищеского суда. Причина – отсутствие морального права находиться в нем. Прошу внести в протокол. У меня все. Спасибо, товарищи.

Полина закончила, в гробовой тишине со сцены прошла в зал, села в третьем ряду с краю – место ей уступил конюх Колеватых. Зал с минуту молчал, потом начали переговариваться и, наконец, встала Людмила Михайловна, жена Лисы.

– Конечно, товарищи, лучшего председателя суда представить невозможно. Все мы знаем Полину Павловну, как человека принципиального. Много хорошего она сделала и делает для поселка и людей. Но заставить ее продолжать эту общественную работу мы не имеем права. К тому же, товарищ Котовская слов на ветер не бросает и самоотвод предложила обдумав, не сгоряча. Нужно выбрать человека в состав суда.

Люся села обратно. Зал еще погомонил, после небольших прений в состав суда ее и ввели. Тут, как часто бывает, сработал принцип – не высовывайся, не заметят. Правда, надо сказать, что кандидатурой Людмила Михайловна была достойной.

Всем уже наскучило достаточно затянувшееся мероприятие и Никандр снова взял слово.

– Осталось нам определить, куда перевести Котовского. У меня есть предложение. Водонапорная башня не справляется – все знают – поселок и потребности в воде растут. Уже год назад появился проект использования старой колокольни для этих целей. Так же простаивает экскаватор ЮМЗ, который требует ремонта. У Котовского есть допуск на работу на нем. Вот пусть и организует эту работу. Котовский, что скажете?

– Согласен я, чего уж там, – Гриша понимал всю сложность поставленной задачи, выполняя которую не подкалымить, – Помощники нужны.

– Я отказываюсь работать с Геннадием Васильевичем. Переведите меня к Григорию Ивановичу в бригаду, – вскочил Пашка.

– Хорошо. Тише, товарищи! В бригаду к Котовскому предлагаю еще Петра Кузьмичева. Так же трех-четырех сварщиков на «сделку» со стороны возьму.

– Никандр Нилович, рассмотрите вариант. Пусть Лиса на комбайн Кривошеина встанет. До понедельника со мной, а потом – двигатель ставить и на уборку. Быстрее его никто не сделает, – Гриша, понятно, знал, что другу было б перейти обратно в комбайнеры совсем не лишним. Он сообразил, что под конец собрания идея может прокатить.

– И так, голосуем общим списком! – дальше председатель перечислил пункты голосования, четыре из которых повторяли предложения Полины Котовской. Добавил он про Кривошеина, Пашку и Лису. Про назначение помощника комбайнера Геннадию Кривошеину Никандр Нилович промолчал: «Пусть сам побегает, поищет. Посмотрю я, как он Кота намолот переплюнет. И люди устали уже. И коров встречать пора».

Проголосовали единогласно. Собрание закончилось. Инструктор райкома Филонов, раздраженно хлопнув дверью УАЗика, уехал с недовольной миной и жаждой мщения – мелкий человек с мужественным лицом.