9.

         Практически в рекордные сроки – за две недели – новую водонапорку запустили. Как и рассчитывали, везде, где был водопровод, даже в самых удаленных от башни домах, перебои с водой прекратились тут же. Предположения Гриши сбылись – особенно намаялись с установкой и сваркой платформы под емкостью. Но, глаза боятся, а руки делают. Дополнительным бонусом оказалось то, что через толстую трубу перелива теперь можно было быстро набирать воду в бочки водовозам для вывоза ее на некоторые летние лагеря крупнорогатого скота – туда, где отсутствовали естественные водоемы. «Вроде и богоугодное дело – водой всех снабдить. А все равно не по себе, что в храм бадью эту поставили», – не покидали сомнения Григория Ивановича.

Еще десять дней ушло у Гриши на то, чтобы установить закрывающие плиты на короба, закопать обратно траншею, утрамбовать и выровнять грунт. Изредка теперь попадавшиеся останки Пашка складывал в тачку и отвозил в братскую могилу. Пашка вообще был молодец. Несмотря на то, что он потерял в деньгах примерно половину, когда перешел из помощников комбайнеров, работал он старательно, инициативно, быстро. Надо – стропалил плиты, надо – ровнял грунт, надо – помогал сварщикам опускать трубы. По своему почину каждое утро начинал с обслуживания экскаватора.

         – Паш, это ж не комбайн, ему такой уход не требуется, – придя с утра и увидев ползающего под трактором Пашку, сказал Гриша.

         – Вот именно, не комбайн, чего тут делать то – легкотня! Да и привык я, дядь Гриш – женщина любит ласку, а машина смазку.

         – Тебе то откуда знать?

         – Как откуда? Ты сам мне сказал.

         – Да я про женщин.

         – Ну, так я это… на будущее тренируюсь. А разрешишь мне ковшом поработать?

         – Разрешу. Со мной рядом. Но недолго – здесь не поле, увидят – мне несдобровать. Никандру Нилычу тут же «люди добрые» просигналят. Надо тогда прямо сейчас, пока утро.

         Пашка с таким счастливым видом, будто его мопед превратился в мотоцикл, тут же метнулся к пускачу, завел трактор и заскочил на место экскаваторщика. Лиса, щемясь рядом, пригибая голову, показал ему за что какой рычаг отвечает, засыпал десять ковшей и доверил помощнику рычаги.

         Получалось у Пашки очень хорошо – он с ходу подмечал, в какое место будет ссыпать грунт и почти не промахивался. Гриша поправлял его совсем немного, думая: «Выйдет из парня толк. Вот только трудно ему будет определится – он и работник хороший и выносливый, к технике тянется, но и науки ему интересны».

         – Паш, книги читаешь?

         – Конечно! Вот сейчас – «10 тысяч лье под водой».

         – И как тебе?

         – Интересно пишет, захватывает. Только врет много.

         – Так это ж фантастика.

         – Не. Фантастика, это когда о чем-то небывалом. Вон Уэллс про машину времени или марсиан. А Жюль Верн, специально, что ли, врет о том, что уже доказано. Сказочник он, короче.

         – Ну, ты уж больно строг. Хотя, в общем то – прав. Ладно, все, вылазь. Завтра еще попробуешь.

         Так, каждое утро Гриша обучал Пашку, ведя с ним беседы. Он на некоторое время заменил ему детей, по общению с которыми скучал Гриша. К завершению канавы Пашка прилично освоил весь техпроцесс, мог даже самостоятельно переставить ЮМЗ, выбрав выгодную и в правильном месте точку установки.

Как-то придя домой, Гриша выдал:

– Поль, может усыновим кого? Или удочерим?

– Гриша, тебя ударило может чем? Как с комбайна сняли – странный какой-то.

– Так ведь сколько детей без семьи. В детдоме сама знаешь, как.

– Гриша, мы с тобой совсем не молодые и не очень здоровые люди. Взрослого ребенка брать – горя не оберешься. А маленького – как? Помрем и куда он? Обратно? Таких, как Пашка твой – искать будешь – не найдешь. Гриш, родной, не идеализируй. Надо нянчится – поезжай к внукам. Или, наоборот, пусть к нам приезжают. Леха скоро подрастет, сможет тебе помогать.

– Сможет… Захочет ли? Да права ты, Лина, права. Это я так…

«Запьет. Сегодня – нет, а как закончит с башней, обязательно. Вон тоска в глазах какая», – вздыхала про себя Полина Павловна.

Никандр Нилыч по завершению работ решил устроить банкет. Он прекрасно понимал, что неформальное общение после большого дела сближает коллектив – потом становится меньше всяких кляуз, обид и сплетен. Собрать он решил всех, кто был причастен к стройке. В три часа дня, в пятницу, приехавшее районное начальство перерезало ленточку, и все направились в колхозную столовую. Там уже все было накрыто – продукты все свои, колхозные. Водку председатель купил из премиального фонда. В начале мероприятия Никандр двинул речь, в которой рассказал о сбывшейся мечте жителей разросшегося поселка. Не забыл он упомянуть о том, что мечту осуществил колхоз.

Тут надо сказать, что между колхозом и леспромхозом сложились отношения, в которых немалую часть занимала ревность к свершенным делам. В итоге она шла на пользу жителям, которые постоянно муссировали результаты негласных соревнований: кто сколько построил жилья, дорог, и других объектов инфраструктуры. Например, колхоз начал строить дополнительный корпус школы. Леспромхоз дал ответ – заложили большой спортивный комплекс. Леспромхоз – новый магазин. Колхоз – лыжную трассу. И так далее. В последствие это назовут здоровой конкуренцией, сейчас же такую деятельность можно было уместить во фразе: «Не хуже, чем у соседа». Людям были безразличны причины такого негласного соревнования, они просто радовались тому, что их быт становится более цивилизованным, а жизнь более осмысленной. Закончил речь Никандр Нилович так:

– Большое дело могут сделать только неравнодушные люди. Вот и сейчас наш бригадир стройки Котовский предложил перезахоронить останки людей, похороненных когда-то на пути укладки водопровода. Предлагаю пойти к братской могиле и коллективно помянуть усопших когда-то.

Гришу изрядно коробило от пафоса, но он понимал, что Никандру без преференций районного начальства никуда – речугу он говорил больше для них. Ну и, возвышенно на душе, все же стало.

Начальство, загрузив в УАЗик председателя стаканы и водку с закуской, уехало, народ пошел следом. На месте райкомовец сказал небольшую речь о безвестных (почему-то), героях (так же непонятно, с какого перепугу), бабахнули из четырех стволов охотничьих ружей, помянули и пошли начинать неофициальную часть банкета. Районное начальство уехало, банкет моментально превратился в пьянку по интересам.

– Григорий Иванович, иди сюда, выпьем, – позвал председатель.

Чокнулись. Выпили. Закусили.

– Вот какое дело, Гриша. В районе есть мнение установить на месте братской могилы обелиск безымянным односельчанам, погибшим во время войны.

– Какой войны? – обалдело посмотрел на него Кот.

– Великой Отечественной.

У Гриши совершенно натурально глаза на лоб полезли.

– Нилыч, ты чего? Все погибшие односельчане лежат явно не здесь. Да и останки гораздо старее. Да и безымянных погибших нет. Без вести пропавшие есть, и мы их знаем. Что за бред?

– Да знаю я все – не дурак, прости Господи. Они там уже акцию целую запланировали, как сегодня узнали про братскую могилу. Дернул же черт при них сказать. Вот, хочу посоветоваться, как быть. Откажешь – потом аукнется. Одобришь – в дурдом, народ скажет, ему пора.

– Не знаю… Слушай, давай я вечером с Полей посоветуюсь, она соображает в таких вопросах.

– Мне утром уже позвонить, что-то сказать надо, а то они там деятельность разведут – назад дороги не будет. Давай сейчас съездим. Она ж на работе? Нет, давай я позвоню и машину за ней отправлю.

– Звони. Я-то что? – Грише не хотелось, чтобы жена приезжала – он уже был кривоват, был не вариант ей глаза мозолить.

Приехать Полина, к явному Гришиному удовольствию, не смогла, но с ходу придумала, как быть. Она предложила председателю аккуратно рассказать в районе о том, что все понимают, что это не те останки. А раз уж с обелиском все закрутили, то на нем можно перечислить как раз имена пропавших без вести и погибших в последнюю войну односельчан. Обелиск установить, как памятник, а не как надгробие, у школы. Предложила еще внести туда вообще всех, о ком известно, что погибли на разных войнах, но Нилыч подумал, что на это партийное руководство явно не пойдет. Нилыч тут же позвонил ответственному в районе за сельское хозяйство – они давно знали друг друга – мужик он был разумный. Вникнув в проблему, тот пообещал, что посодействует. В итоге так все и вышло. От братской могилы отступились, разрешили на усмотрение правления колхоза ее обустраивать.

Гриша тяготился отсутствием Кота и Пня – первый был в поле, второй башню не строил и приглашен не был. Он с трудом дождался полвосьмого – в восемь они договорились встретиться в мастерских. Придя, он вытащил заначенную со стола в столовке поллитру:

– Здорово, Гоша! Тебе – премия!

– Здорово! Да я тоже подготовился… Э-э-эх, понеслась душа в рай!

«Точно, понеслась. Теперь хрен остановишь. И догонишь вряд ли», – подумал Кот, а в слух сказал:

– Ну, давай, чтоб не упала!

– Душа?

– Башня, Пень, башня!

Как раз подошел Лиса. Несмотря на то, что закуски было предостаточно, разнообразие и количество спиртсодержащих продуктов быстро свалило уставшего на уборке Лису. Пень в отсутствие собеседника (Гриша таковым для пьяного и практически не говорящего Гоши не являлся) тоже вырубился. «Вот всегда так – не запланированная пьянка сама себя раскрутит – будет что вспомнить. А когда по плану – почти всегда – тухляк», – складывал по пути домой обрывки качающихся мыслей Кот. Немного погодя он начал мурлыкать всплывающие строчки из Высоцкого, перемежая их умными мыслями:

– Я поля влюбленным постелю… Вот, в кои то веки домой явлюсь без приключений… Свежий ветер головы пьянил… Все-таки во всем есть плюсы… Я дышу и значит я люблю. Я люблю и значит я живу… Пьянка тухлая – зато Поля обрадуется… Оп-па, – Гриша тормознулся, увидев какое-то копошение метров на пятьдесят вперед по пути его следования. Фонарь, находящийся между ним и местом, где мелькали тени, не давал как следует рассмотреть, что там происходит. Кот морщил лоб, пока, в перерывах между возней не узнал по голосу Пашку, орущего благим матом:

– Не подходи, уроды! Убью!

         Гриша, как ему казалось – молнией, метнулся в сторону места разборок. На деле молния походила на шипящую и временами тухнущую вспышку отсыревшей спички. Прибыв, Кот увидел, что Пашка жмется спиной к забору («Это верно», – мелькнуло в Котовском затуманенном разуме), в руках его была палка. Он делал ею винтообразные движения, отчаянно матерясь. Но в одиночку ему было не спастись – четверо незнакомых Грише парней примерно Пашкиного возраста, несмотря на палку имели решающее преимущество. У забора стояли два «Восхода».

         – Эй, парни, отойдите от него.

         – Хиляй отсюда, дядя, – не поворачиваясь сказал один.

         «Опытные. Не шуганулись», – подумал Кот стремительно трезвея – адреналин свое дело знал. Пашка отвлекся на него и тут же получил удар ногой «под дых». Пока его сгибало, крайний справа чувак с разворота врезал ногой в голову. Пашка рухнул. Материться перестал. Кот вдарил по затылку центровому, пока тот падал, успел зацепить куда-то в лицо уже развернувшемуся к нему белобрысому оболтусу, чем-то напомнившему Грише маленького сына Семена. «В лоб попал – твердо. А жаль» – вместе с догадкой в голове Гриши с правой стороны вспыхнул ослепительно–белый фейерверк. «Салют Мальчишу»! – повалился было на бок Кот. Спас его забор – не он, запинали бы точно. Держась левой, он быстро вырвал правой штакетину и, заорав, – «Ну, суки, держитесь», – попер на оставшихся троих. Вспомнилась Магнитка. Отогнав на приличное расстояние шпану, Гриша с оглядкой склонился над Пашкой – нормально, живой. Потрогал, не убил ли рыжего дрища, валяющегося почти на Пашке – тот же результат – хорошо. Только собрался приводить их в чувство и читать проповедь оставшимся в сознании, один из стоящих поодаль идиотов совершил непростительную оплошность, злобно прошипев:

         – Зря ты, дядя, влез. Мы же проследим, куда пойдешь и дом подпалим.

         Гришу «накрыло». В глазах побелело – весь мир стал похож на негатив. Внешне все выглядело так: он уронил палку, подошел к одному «Восходу» – резко поднял и бросил его через забор, подошел ко второму – проделал то же. За забором раздался сначала хруст – то были кусты смородины в огороде старика Колышницына, потом стук и звон – один мотоцикл накрыл другой. Тут же яростно-сдержанно, но очень страшно зарычали собаки – на подворье бывшего колхозного сторожа жили две огромные, списанные со службы в воинской части, овчарки. Хулиганы стояли, как громом пораженные.

         – Давай, очухивайся, – Гриша шлепал Пашку по щекам, таща под мышкой, – Тикать надо, Егорыч разбираться не станет.

         – Мужик, ты чего, обалдел? – испуганно-удивленно промямлил, глядя Грише в след, белобрысый.

         – Номера я на мотоциклах запомнил. Если что не так будет – найду –  ноги реально переломаю. Молотком.

         Практически трезвый теперь Гриша почти бегом вел, поддерживая, Пашку. Судя по всему, у того был сотряс. У самого справа башка ныла, саднила, а изнутри гудела. Но в тошноту не клонило – вроде бы не стрясли. Пол волосами нащупывалась приличная ссадина, вокруг уха на щеку стекала кровь, капая на воротник рубашки. Потрогав его, Кот прочувственно и в подробностях прокрутил мысленно диалог с Полей – рубаха была праздничной и почти новой.  Они подошли к колонке и услышали два выстрела с промежутком в минуту.

         – Даст им Егорыч сейчас просраться… Кто это хоть был то?

         – Я их не видел раньше. Сказали – из Вожгал. Вряд ли. Вожгальские здесь хозяйничать бы не стали. Из Шарьи, скорее всего.

         – Чего хотели то?

         – Та… как обычно… дай закурить, иди сюда…

         Несмотря на то, что в Подречье было фактически два района – на холме – колхозные дома, внизу, где Талка впадала в Вятку – леспромхозовские, откровенной вражды между районами не было. Наверное, так сложилось потому, что школа, где учились и те, и другие, была одна. Конечно, внутри школы были разные хулиганские группы, которые практически между собой не воевали. Так, по мелочам, трясли мелочь из маменькиных сынков, дрались за разными углами. На массовые же разборки ездили разношерстными толпами в близлежащие поселки и деревни. Если там молодежи, способной дать отпор, было мало – чувствовали себя королями и наоборот. К примеру, сойтись Подреченскому пацану с Вожгальской девчонкой было в порядке вещей, с дамой же из районной, большой Шарьи – фантастикой.

Приезжали и в Подречье в качестве незваных гостей разные группы хулиганов почесать кулаки – год назад столько понаехало, что властям пришлось стягивать всю районную милицию во избежание большой крови (тогда время и место разборок слил участковому горе-агент Шпунт). Был еще один момент – поселковое сопливое хулиганье иногда поколачивало и взрослых мужиков, шакаля по их карманам. Но это только безобидных – на Кота или Пня местный мог «наехать» только в состоянии отключки мозга. Иногда такое случалось, после чего изрядно потрепанный незадачливый и непрозорливый искатель приключений ходил извинялся по нескольку дней. Особенно, если нарывался на скандального и мстительного Гошу.

Гриша, на всякий случай, довел Пашку до дома, хоть тот и сопротивлялся. По пути домой, под ледяной струей из колонки смыл кровь с головы и лица, снял и постарался отмыть рубаху. Хоть ночь и была теплой, протрезвевший Кот замерз в сыром. Но все равно шел медленно, вдыхая запахи подступившей осени, влажными волнами подкатывающие из близкого леса. На веранде, стараясь не шуметь, он все-таки услышал, что в доме проскрипел пол и тихонько стукнула дверь в спальню. «Не спала моя Лина. Хорошо, что все так вышло – уже дома, спасибо, Господи», – стараясь не скрипеть диваном, осторожно ворочался, устраиваясь перед сном Кот.

Утром, придя в мастерские, Гриша обнаружил там уже довольно бодрого Гошу, которого распирали новости.

– Пошел я с утра к Никанорихе, «мерзавчик» занять. Иду, смотрю, на завалинке Егорыч сидит. Говорит – проснулся, мол, ночью – собаки рычат, кусты трещат – кто-то в саду яблони ломает. Ну, вышел он на крыльцо, в небо пальнул. А у забора скулит кто-то – дяденька, не стреляй, можно мы мотоциклы заберем. Егорыч подошел, увидел – два «Восхода» в его смородине друг на друге лежат. А за забором сопляки какие-то не местные, скулят, что какой-то огромный дядька ни за что, ни про что их моцики через забор перекинул. Егорыч им – мол, родителей приведете, они пусть и забирают. Те не уходят, он снова – в небо – ба-бах! Убежали. Я ему – а «Восходы» то где? Думаю – пить, что ли опять начал? Какому дураку в голову придет мотоцикл бросить через забор? Да и кто сможет? Кроме меня, конечно… Он показывает – и правда, в глубине стоят. Зеленый и синий… До сих пор думаю, врет или нет…

– Не врет. Я это.

– Чего ты?

– Ну… мотоциклы через забор.

– Не по-о-нял. Ты че, «белку» схватил?

Гриша рассказал, как дело было. Пень смотрел недоверчиво, но понимал, что Кот правду говорит – у Пашки можно было проверить. А репутация помощника комбайнера и прошлой осенью принятого досрочно в комсомол Павла, была безупречной. Такой же, как принципиальность и честность.

– Да ладно брехать, верно, с Пашкой вдвоем перекинули…

– Говорю тебе, он вообще на земле без сознанья валялся.

– Да уж. Вот эти ребята влипли. По полной. Интересно, чем дело кончится. Надо будет у Егорыча потом спросить.

Дня через два стекшаяся из разных источников информация позволила нарисовать следующую картину. Дерзкие те личности, напуганные собаками и ружьем Егорыча пешком утопали домой, прячась по началу по кустам, чтобы ненароком от местных, не более, чем они сами, обремененных интеллектом товарищей, не отхватить «люлей». Приехав на следующий день на автобусе, они еще раз, но уже суля разные материальные блага от самогона до старого холодильника, пытались уговорить Егорыча отдать им мотоциклы. Наконец-то ему вся эта тягомотина надоела и он, выматерившись, пригрозил, что спустит собак. Приезжали родители. За поломанные кусты, моральный ущерб и вообще, за справедливость, Егорыч потребовал 50 рэ. И не стал торговаться. Еще через день обменял технику на «моральные издержки». Кусты, конечно, выпрямились и оклемались к концу недели самостоятельно. Стоящим поодаль беспутным несостоявшимся гопникам бывший сторож ласково пропел:

– А вы, ребятки, еще приезжайте, милости просим.