20.

Полина, с приобретением «Стрелки», с той самой памятной весны, когда они с мужем плавали между деревьев, а потом сидели на крутояре, открыла для себя, что ей очень нравиться ходить на лодке. Привлекало и успокаивало все: брызги рассекаемой носом воды, шум лодочного мотора, пенная коса, остающаяся за лодкой, просторы, даль берегов, свежие запахи воды, летних лугов или осеннего леса, приносимые ветром с берега… С ночевкой, правда, ей не очень нравилось ходить. Два раза за год они умудрились, все-таки выкроить время и соотнести выходные (Гриша, отработав в воскресенье, брал понедельник) и сплавать один раз вверх, второй – вниз по Вятке с остановкой в палатке на ночь. Но красивые восходы, глухая ночью и щебечущая по утрам тишина безлюдья не компенсировали Полине неудобство ночевки. Спала она очень по малу – было то холодно, то жарко, то жестко, то голове неудобно, то комары кусали, то дождь будил, то храпящий от обилия кислорода, Григорий – короче – все не так. Он дразнил ее «коростой» (за что она била его по лбу), «принцессой на горошине» (по этому поводу она улыбалась и кокетливо закатывала глаза). Потому они наладились ходить куда-нибудь неподалеку и чаще всего на крутояр. Летом и осенью приходилось карабкаться со всем скарбом по петляющей в песке тропинке на кручу, в половодье же подплывали почти к месту стоянки.

Около скамеечки Гриша разводил в сложенном им в первую «плавательную» весну из камней очаге костер, пекли или жарили с салом в фольге картошку, шашлык из кусочков свинины. Иногда немного выпивали. Сидели на скамейке, смотрели на просторы, загорали на солнышке, лежа на покрывале. Конечно, всегда не подолгу – хозяйство не пускало. Правда, в августе прошлого года выехали большой семьей, со всеми детьми (даже зять Роберт выкроил время) и внуками. Гриша две ходки делал до гаража и обратно. Хорошо тогда время провели! Все накупались, повзрослевший Семенов Леха и переставшая быть «пампушкой» Катька прыгали вниз головой в воду с рук деда, через его спину, как с нырялки, пока Гришины губы не посинели… Правда и у Григория, и у Полины остался какой-то осадок, который они потом в разговоре собрали в общее, консолидированное мнение: «Плохо у Люды с Робертом. Не выправят – долго не проживут вместе».

Вот и теперь, в конце мая, больше, через год после постройки гаража, Григорий Иванович вдвоем с Полиной Павловной приехали на это «их место». Поля кутала в фольгу картошку с салом в разрезе, чистила первую редиску, раскладывала зеленый лук с укропом… В общем, накрывала на стол–покрывало. Гриша занимался костром.

– Гриш, пора тебе уже стол здесь поставить. И скамеек еще добавить. И мы часто ездим и люди пускай порадуются.

– Это, да, мы с мужиками уже и доски заготовили.

– А чего тормозите?

– Да, вот тут Пень вполне справедливо заметил. Как только сделаем, народу прибавиться, гадить начнут, по бутылкам стрелять…

– Ну и что, не сильно то его и прибавиться. Сюда же по берегу больно-то и не проедешь – надо вброд через Талку. И вообще – пусть это на их совести остается. Зато нам удобно будет. А так – приехали, прибрались, мусор пожгли и – красота! Сиди себе культурно! Я, кстати, случайно выяснила, кто скамейку эту поставил. Никандр лет десять назад. Ездили они сюда с Катериной его – покойницей – раньше. А умерла она, он и наладился один… Скучал, знамо дело… И скамейку-то эту поставил.

– Откуда это такие подробности?

– Так после весенних гуляний, когда вы, идиоты, чучело у нас на огороде жгли, на банкете в столовке он сам мне рассказал. Я казацкую запела, «Не для меня…», он подхватил – глаза на мокром месте. Ну, водка, конечно, сказалась… Помнишь, как они ее на два голоса с Катериной выводили? Вот, после песни и говорит: «А знаешь, Поля, не отпускает. Десять лет уже… Как останусь сам с собой – так и не знаю куда деть себя… К ней хочу…» Ну, и про скамейку эту.

– То-то я смотрю, накрепко сделано. Ноги – листвяк, сиденье – дуб. Потому и матюгов мало нарезано. Нас с тобой перестоит, если не спалят! Ладно, так тому и быть, поставим здесь все через неделю!

Планам этим через неделю сбыться было не суждено. Только через год, когда их жизнь, через час сделавшая крутой поворот, более-менее наладится, мужики тут все обустроят.

Поужинали, выпили, немножко попели, собрались и стали спускаться, чтобы вовремя Зорьку встретить. Осторожно ступая, чтобы не скатиться на заднице вниз, приставными шагами двигался Гриша, за ним – Полина. На средине спуска услышали из-за поворота реки громкое, с раскатом «Б-бв-у-м-м». Остановились.

– Гриш, помнишь, в том году так же бабахало, – затревожилась Поля.

– А сейчас съездим, посмотрим, недалеко тут – полчаса туда-обратно.

– Да ну его…

– Поедем! – Гришу уже «заусило» – поперек лба пролегла складка, уходящая в рыже-седые кудри.

Погрузились, пошли малым ходом за поворот. За поворотом в Вятку впадала небольшая, летом зараставшая и почти незаметная речушка. Сейчас же вода еще не совсем спала, да и кусты только начали покрываться листвой и вход в эту речку, которого Гриша раньше и не замечал, был виден аж со средины реки. Устье речушки было зажато между двумя скальными берегами, которые весной играли роль естественной запруды. Гриша вспомнил, глянув, насколько это место удобно приспособлено под любые сооружения, связанные с забором энергии воды, что тут очень давно была мельница.

– Смотри, Поль, наверное, как раз меж этими валунами колесо огромное стояло…

Войдя в устье, оставив за спиной валуны, они обалдели – маленькая речушка превратилась фактически в озеро. Под крутым, не очень высоким, немного скалистым берегом, на песочке косы не так в дали сидели у костра трое мужиков, была привязана лодка-казанка с навешанным большим, невиданным Гришей мотором.

Григорий причалил рядом, мягко ткнувшись носом «Стрелки» в песок. Про взрыв он почти забыл, очень уж заинтересовал его мотор с синей надписью «Старт» на белой, большой голове.

– Лин, пойду. спрошу, что это за чудо такое. Ты со мной?

– Нет, я в лодке посижу.

Гриша деловито обмотнув свою цепь вокруг низа большого валуна, лежащего на песке, направился к мужикам. Глянув мимоходом, он заметил, что дно их лодки от носа и до середины заставлено накрытыми брезентом ящиками. Отходя от берега, он почувствовал, что ли, какое-то сосущее ощущение в животе. Впрочем, оно прошло тут же и Кот не заострил на нем внимания.

Трое сидели на валунах, хлебали из железных мисок явно только сваренную уху, дымящуюся между ними над костром на треноге в котелке. Около сапог одного стояла початая поллитра, рядом с ней – три стакана. Все были одеты на случай разной (и плохой и хорошей) погоды. Снятые штормовки лежали на камнях и песке за их спинами, сапоги-болотники были скатаны книзу, рукава свитеров – засучены. На вид все трое производили впечатление артели – одеты одинаково, смотрят исподлобья («Подумали, наверное, что на выпивку напрашиваться стану», – у Гриши мелькнула догадка). Немного вьющиеся их шевелюры отличались только цветом: брюнет, темный шатен, русый. Комплекция была тоже ступенчатой: «бугай», «нормальный», «дрищ». Брови у всех – косматые, глаза – узко посажены. «Братья, что ли»…

– Здорово, мужики!

– Здорово, коль не шутишь, – басовито протянул, видимо, старший – «нормальный».

– Мужик, те че н-н-надо? – по блатному немного растягивая согласные, выпятив нижнюю челюсть, с ходу «полез в залупу» «дрищ».

Гриша не испугался, но немного напрягся:

– Да ни хера мне от вас не надо, – упер он взгляд в глаза «дрища», – Просто хотел поинтересоваться, что за мотор такой диковинный.

– Ладно, Колян, ты чего, видно же, мужик нормальный… С бабой, вон, – примирительно улыбнулся (правда, одним только ртом), показав золотую фиксу, Грише «нормальный», кивнув в сторону Полины, – Мужик, выпьешь с нами?

– Нет, не хочу – Григорий отвел, наконец-то, взгляд от «дрища», – «Надо валить по-тихому. С чего это он про Полю заговорил? Впрочем, если прямо сейчас, пока они на жопах сидят, драку начать, есть вероятность, что всех угомоню… Ну, а если – нет? Идти надо обратно, отплывать восвояси».

– А мотор у нас экспериментальный. В Казани пятьсот штук только выпустили. «Старт», шестьдесят «лошадей».

– Пятьсот, – протянул Гриша, продолжая разговор, зная, что, если он сейчас слабость покажет или резко ретируется, может Бог знает, что произойти, – А вам то как он достался?

– Твое какое дело? – загундосил снова «дрищ».

– Так я б тоже себе купил… Шестьдесят то лошадей!

– Не, в магазе не купишь и в очередь на него не встанешь. По артелям рыболовецким распределили уж все давно. Лет пять как, – опять примирительно, хлебнув ухи, скривил рот «нормальный».

– А вы чего, артель? – Гриша случайно глянул в котелок… И тут все пазлы в голове его сложились и стала понятна бывшая необъяснимая тревога. Замельтешили, напрыгивая друг на друга мысли, догадки, возможные выходы из ситуации. Он попытался их упорядочить, присев на свободный камень. Глянул в сторону «Стрелки» – Полина, закрыв глаза, подставив солнцу лицо, загорала.

– Ага, мы братья. Пока отлова на Волге нет – в отпуске. Может, выпьешь, все-таки, – «нормальный» протянул налитый на треть стакан, – Не тушуйся, у нас еще есть…

– Ладно… Ну, мужики, за отдых…

Гриша выпил, не спеша закусил зеленым луком, проведя в это время быструю ревизию мыслей.

Выходило примерно так: «Это браконьеры. Они не местные и, даже скорее всего, не из Кирова. Наверное, из Казани, откуда мотор. Взрыв был – это они глушили идущую сейчас на нерест в верховья этой речки (черт знает, как ее, речку эту) стерлядь. В котелке – она. В ящиках в лодке – видимо, тоже. Вон, лежат подсачики, удочек не видать. Глушат, тут же с лодки собирают. На сегодня, видимо, закончили. Ничего не боятся, потому, что место хорошо просматривается – издалека видно, кто идет, на чем. Если рыбнадзор на мощном катере – в мелкую речку не зайдет, а они с их мотором, даже, если и зайдет, наверняка, быстрее будут. Могут и просто – выйти на Вятку и как шурануть! Машина, наверняка, где-то, скорее всего, в лесах не очень далеко, но и не совсем рядом. Лодку на время у кого-то взяли – не соответствует мотору – сильно старая. Надо тихо, не дергаясь сваливать – этим, видно сразу «море по колено» – тут и Крым, и Рым и медные трубы… В Подречье к Алиеву сразу же прийти, рассказать…»

– Ладно, мужики, поплывем мы ближе к дому, а то еще часа два идти… – зачем-то в два раза преувеличил он.

«Бугай» так не слова и не сказал, «дрищ» каким-то хищным движением лицевых мышц, оголил на мгновение зубы с одной черной прорехой в середине верхней челюсти, но промолчал, «нормальный» же спросил:

– А вы откуда сами то?

– С Речного, – опять соврал Кот, называя поселок, находящийся километрах в двадцати от Подречья еще вверх по Вятке. Возможно, именно это и спасло ему и Полине жизни…

Кот встал, подал по очереди всем руку, еще раз выразил восхищение по поводу мотора, повернулся так, чтобы видеть боковым зрением самого опасного из них «нормального» и двинулся к своей «Стрелке».

Вдруг в боку справа и сзади будто и не сильно, но глубоко обожгло. Гриша медленно, с удивлением повернулся, ощущая, как из него почему-то низом выходит воздух, а рубаха и штаны под ней моментально становятся мокрыми и липкими…

Он успел блокировать еще один ножевой удар «дрища», которого он ошибочно выпустил из поля зрения, когда к тому сзади подскочил «бугай» и обнял крепко за плечи, прижав руки «дрища» к туловищу. Гриша физически ощущал, как резко тают силы и успел удивиться – так эффективно резали его впервые. «Нормальный» на бегу, пытаясь достать «дрища» шипел:

– На .уя ты тут «мокруху» учинил, баклан?! Лось, держи его крепче.

– Так он понял все, я заметил, как он в котелке стерлядку засек, – вырывался из рук товарища «дрищ».

– И что теперь, мудак? Мы бы сто раз уехать успели, пока они до своего Речного дойдут. На хрена было резать этого лошка.

– Я ж для надежности!

– Ты, гандон штопаный, в следующий раз с умными людьми советуйся. Все, быстро собираемся и в лодку. Колян – вылей уху в костер. Лось – тарелки, стаканы, бутылки не забудь. И пустые. Чтоб никаких отпечатков.

– Этот, может и не загнется еще, а с бабой чего делать? – глянул «дрищ» на бегущую от лодки к ним Полю (та увидела, что Кот завалился на бок и не думая, бросилась к мужу).

– В рыло ей дай и пригрози, чтобы молчала.

«Дрищ», обрадованный такому поручению срезал, не сильно так размахнувшись, с ног бегущую Полю мощным ударом в левый висок. Та рухнула, не добежав метра до Гриши. «Дрищ» сел на корточки и прошипел ей на ухо:

– Вякнете кому, найдем тебя с твоим уродом в вашем Речном и порешу. Ясно?

Лежащая в отключке Поля промолчала, Кот же просипел в ответ:

– Ясно, – спорить было уже явно не «с руки», Гриша думал: «…дь, была ведь мысль валить их всех, пока сидели…»

«Бугай», «нормальный» и «дрищ» быстро собрались, отвязали Гришину «Стрелку», оттолкнули ее от берега, попрыгали в свою лодку, «с полтычка» завели свой экспериментальный «Старт» и в две минуты скрылись в устье речушки между валунами.

Гриша видел все это с земли, удивленно отмечая, как поплыл налево и вверх от него горизонт. Полежав, он подумал: «Да уж… странно, что не дорезали. Хотя, «мокруху» не каждый готов на себя взять. Тем более, уйдут быстро. Кто потом искать станет… Однако, надо подниматься…» Розовые круги перед его глазами возникать перестали.

Кое-как он сел, стащил с себя с большим трудом моментально намокшие от крови рубаху и свитер, ощупал рану на спине. Воздух из него уже не выходил. Кровь, конечно, сочилась, но не так уже обильно. Он сделал предположение, что нож, пройдя вскользь по ребру, задел легкое. Рану он не видел, мог только ощупать, хотел тут же перевязаться одеждой, но спохватился, пополз, подволакивая правую, с раненой стороны, ногу на здоровом боку к Полине.

Поля была без сознания, насколько мог понять Григорий. Складки рядом с носом были синеваты, руки-ноги складывались, как попало. На голове в височной области уже почти созрела огромная гематома. Юбка была сырой и почему-то тот факт, что она непроизвольно описалась, больше собственной раны, больше Полиного синяка и отсутствия сознания, вызвал бешенство, преходящее в страшную внутреннюю боль. Гриша, хрипя, завопил, насколько позволила рана. Он непрерывно орал, потом воздух заканчивался, он набирал его и орал снова. Слезы двумя дорожками ползли по лицу, из круглых, вспыренных ноздрей по волосам капали на губу и подбородок, смешиваясь со слезами, сопли…

Прооравшись, он сообразил, что, если не вылезет прямо сейчас из-под обрыва наверх, то загнется на этом самом месте от потери крови. Мельком проводив глазами вплывающую по течению между валунов устья речушки на просторы Вятки «Стрелку» («Хорошая была лодка», – мелькнуло), он примотал к ране, используя свитер, рубаху, свернутую комом, вытащил ремень из штанов, замотал им Поле обе руки вокруг сложенных вместе ее кистей, взялся за его пряжку и пополз вверх по дико длинной, на его взгляд, тропке.

Он очень надеялся, что Поля придет в сознание, боялся, что она вообще умрет (этот страх подстегивал и он начинал шевелить левой ногой интенсивнее), но не происходило ни того, ни этого. Сказать, что он измучился, пока выволок Полину и себя наверх береговой кручи – значит не сказать ничего. Отметим только, что перед глазами его к тому моменту плавали постоянные уже теперь красные круги, мельтешили какие-то звезды с искрами и только огромными усилиями воли он не давал себе так же, как Полечке, отключиться.

Наверху, в сосновом бору оказалась довольно приличная, хотя и не часто используемая, дорога. Гриша полз по ней, тащил Полю. Он часто останавливался и на каком-то этапе в полубреде своем, не уследил, и она ударилась головой о торчащий между колеями пень. Ему показалось, что она подала голос. Он вернулся назад, бросив пряжку ремня, подполз к ней.

И правда, жена пришла в сознание. Она смотрела недоуменно, неузнаваемо – левая сторона ее лица сползла, как воск, вниз и так там застыла. Видимо, хотела что-то сказать, но выходило только мычание. Хотела сесть, но у нее не получалось – с левой стороны не двигались рука с ногой. Взгляд ее стал осмысленным и она, цепко схватившись правой рукой Грише за шею, говорила постоянно что-то вроде «Ы–и–ы–а». До того, раз на шестой дошло, что это теперь – его имя.

– Полюшка, милая, помолчи, – запинался он, – Все хорошо будет, надо тебя только в больницу тебя доставить. Я сейчас… А ты – молчи. Можешь – толкайся от земли, – держа ее голову в своих огромных, измазанных кровью руках, уговаривал себя больше, чем ее, Гриша.

Если посмотреть сверху, из-под крон сосен, то их процессия напоминала двух гусениц в предсмертной агонии, когда их прокалывают подожжённой спичкой. Впереди – Григорий на левом боку, толкающийся от земли одной ногой. В его руке – ремень, в петле ремня – перекрученные обе руки жены и, уже на правом ползет, пытаясь помогать, Полина. Непонятно (для Гриши), через сколько лет, а на самом деле, через полтора часа после ранения по этой дороге, все-таки удивительно, какой волею судеб, ехал на велике Пашка –Гришин прошлогодний помощник.

На самом деле получилась такая история. «Восход», который купил себе Павел после пошлого летнего сезона работ, как раз на него скопивший денег и продавший мопед, неделю назад встал намертво, недвижимо. Паша разобрал его – оказалось, что скорее всего из-за заводского дефекта из поршня выпал штифт, запирающий кольцо. Двигатель заклинило и теперь нужна была полностью поршневая группа для замены. Пашка через знакомых узнал, что в Шарье один алкаш продает «восходовский» двигатель б/у. Павел, конечно, выписал по почте новую поршневую, но когда еще она придет… А ездить очень хотелось прямо сейчас, тем более, что это лето было у них с Аленкой первым… Скорость, любовь, закинутые на восходовский бак, через спину Паши, стройные, загорелые ноги… И деньги у постоянно работающего, надеющегося уж года три, как только на самого себя, Павла, были.

Утром он обдумывал варианты, как будет добираться до Шарьи. Автобусом. Хорошо, но потом больше полдня нужно ждать обратного. Велосипедом по трассе. Тоже хорошо, но тридцать км. по жаре туда и тридцать обратно – удовольствие сомнительное. Велосипедом прямой дорогой по берегу Вятки, по лесу… Расстояние и то, что тень леса почти все время – здорово, но три момента смущали Пашку. Первый – брод через Талку. Второй – болотистая местность за этим бродом – если плохо просохло, за этот километр так натащишься тот велосипед, что на трассу захочется… Третий – неизвестно, можно ли проехать по мосту через следующую речку, названия которой Пашка (впрочем, как и Григорий и многие другие) не знал. Два года назад проехать можно было, но уже с трудом. Ну, это, правда, на тракторе – Павел бывал.

В итоге, победила не рассудительность, а юношеский авантюризм. «Поеду по лесу, за одним разведаю, как мост. Если что – недалеко – вернусь обратно и на следующий день – автобусом съезжу».

Паша еще издали увидел каких–то людей, лежащих на земле. Немного испугался, притормозил. Потом подумал: «Если ползком двигаются, какая тут опасность,» и надавил на педали. Подъехав, опешил: Весь испачканный кровью, землей и грязью человек, волокущий за собой женщину оказался Григорием Ивановичем. Его не узнать было сложно. В вымазанной, вытянувшей руки в петле ремня, Пашка узнал жену Кота, заведующую клубом – Полину Павловну. Пашка, не останавливая педалей, перекинув ногу через раму, бросил велик, подскочил к ним:

– Григорий Иванович, как же так? Что случилось?

Гриша с большим трудом поднял голову:

– Паш, нет сил. Ты куда?

– В Шарью…

– Паша, едь в больницу. Найди там гараж скорой. Там Виталий. Пусть попробует нас забрать…

У Пашки столько вопросов в голове крутилось, но смог он отбросить все ненужное:

– Держитесь, Григорий Иванович, я скоро!

Пашка побежал обратно, запрыгнул на велик и сколько было сил стал крутить педали. Мост через неопознанную речку оказался вполне пригодным даже для машины, как он заключил.

Через полчаса Паша был в больничном городке. Найдя гараж скорой помощи, он обнаружил, что двери его заперты, никого нет. Абсолютно не растерявшись (он потом всю жизнь вспоминал, насколько мозг может отбросить всю «шушеру» в критической ситуации), он нашел главврача Мохового и смог ему подробно, но коротко объяснить суть проблемы.

В то время Гриша, прислонившись к сосне, гладил руки Поли, натертые ремнем и тихонько бормотал:

– Полюшка… Линочка моя… Сейчас приедут… Сейчас нас заберут…

Он проваливался в отключку и каким-то чудом выходил из нее и опять приговаривал:

– Душа моя, мы не умрем, у нас внуки… Мы на рыбалку поедем, научу тебя спиннинг бросать… Любить тебя стану… На заре… на крутояре Никандровом…

Перебирал всякое, только чтоб не отключиться. Потерял сознание только когда над ним склонился Петр Афанасьевич Устюжанинов, лечивший позапрошлой осенью Гришины сломанные ребра с ногой.

– Ну что у нас тут? – спросил хирург, пробуя пульс сначала у Гриши, потом у Поли, и не дождавшись ответа, резюмировал, – Нормально, жить будем! И улыбнулся.

Гриша «поплыл». Он, наконец-то позволив себе перестать соображать, вынеся на поверхность сознания одну мысль: «Ну, теперь как Бог даст. И Петр Афанасьевич».